Что было, то было.
Николай Александрович Князев, воспоминания которого мы публикуем, из того поколения молодежи страны Советов, которое почти все полегло на полях сражений Великой Отечественной войны. Николаю Александровичу посчастливилось выжить. После войны он получил высшее юридическое образование и был направлен на работу в Коми АССР. На Севере Николай Александрович проживает вот уже пятьдесят пятый год. У него богатая трудовая биография. Являлся членом Верховного суда Коми АССР, заместителем прокурора и министра юстиции республики, занимал другие должности. Трудился не покладая рук до преклонного возраста. Лишь в 72 года Николай Александрович оставил свою последнюю работу - главного юриста Коми государственного педагогического института. Читателю наверняка будет интересно прочитать записки Николая Александровича Князева о былом.
Инициатива написать о себе принадлежит не мне, а Вячеславу Александровичу Шишкину, председателю Верховного суда республики. Он как-то позвонил мне и попросил побеседовать со своим помощником по делам журнала «Правосудие» с тем, чтобы написать очерк обо мне. По моей вине эта встреча не состоялась.
Желание председателя Верховного суда понятно и похвально — отметить и оставить в памяти тех, кто был у истоков становления и совершенствования органов правосудия. Их размышления о прошлом, их опыт могут быть использованы в современных условиях. После недолгих раздумий я решил написать о себе сам. В далеком прошлом я работал журналистом в городской газете. Приходилось в каждый номер давать материал. Работая в Верховном суде, министерстве юстиции писал обобщения, докладные, доклады, справки. Правда, канцелярщина не способствовала улучшению стиля моего письма, но говорили, что вполне прилично получалось.
Ну а теперь ближе к обозначенной теме. Как и почему я стал юристом?
Юристом я стал не случайно. Обучаясь с 1931 по 1941 год в средней школе строившегося города Сталиногорска, ныне Новомосковска Тульской области, я много читал не только рекомендованной учебным планом литературы, но и другие книги. И тогда я обратил внимание на то, что многие известные писатели, историки, политики обучались на юридических факультетах. Это во многом определило мой выбор после окончания школы.
Начальной грамоте я обучался дома. Читал с шести лет, и в школе мне все давалось легко и просто. Но такая легкая жизнь продолжалась только до пятого класса. А потом в школу я ходил безо всякой охоты. Но уже тогда я стал понимать, что делать надо не только то, что тебе нравится, но и то, что нужно. В то время власти очень серьезно подходили к обязательному образованию. Если дети не посещали школу, их родителей строго наказывали. Своих родителей мне не хотелось огорчать. Они, почти безграмотные люди, хотели видеть меня образованным.
Учеба в старших классах давалась трудно. Не понимал химию, боялся алгебры, но любил литературу. Мои сочинения учительница хвалила, а иногда и читала их перед классом. Правила по русскому языку я знал плохо, но писал почти без ошибок. Наверное, благодаря природной грамотности. К тому же я много читал. В общем, школу я окончил. Как и следовало ожидать, без медали, хотя на экзаменах по алгебре удивил учителя оригинальным решением задачи.
Учителя, конечно, замечали мои литературные способности, поэтому назначили ответственным редактором школьной стенгазеты. Не могу не сказать о нашем с одноклассником Женей Кругляком «подвиге». Мы перед началом учебного года в 10 «б» классе выпустили стенгазету «Дружба» и тайком вывесили ее в классе. Это был листок, наполненный любовью, дружбой и нашими неумелыми, но искренними стихами. Весь первый день нового учебного года класс толпился возле стенгазеты, а мы с Женей очень гордились своим поступком. Недозволенная газета на следующий день исчезла, но в нашей памяти осталась навсегда.
Удивительное это было время - конец тридцатых и начало сороковых годов. Люди трудились с огромным энтузиазмом. Буквально на глазах рос вширь и ввысь Сталиногорск. Строились современные кирпичные дома, в которые люди переселялись из бараков. В короткий срок были построены громадный химкомбинат, мощная электростанция, вокруг города возникали, как по щучьему велению, угольные шахты.
Так было по всей стране. По радио звучала бодрая музыка (репродукторы были установлены на улицах). В кинотеатрах и клубах шли патриотические фильмы «Чапаев», «Броненосец Потемкин», «Если завтра война» и другие. Народ жил бедно, но нищих, голодных видно не было. Мы считали Советский Союз самой счастливой, самой лучшей страной в мире и готовы были отдать свои жизни, если враг на нас нападет. Будучи окруженными со всех сторон враждебными странами, мы знали и понимали, что война неизбежна. Поэтому в учебных заведениях все учащиеся проходили военную подготовку, в городе регулярно проводились учения по гражданской обороне.
И в это же время, в основном ночью, шли аресты так называемых врагов народа. Мне тогда было 13-14 лет. До меня, конечно, доходили слухи об арестах. В школе нас призывали быть бдительными и помогать обезвреживать шпионов и диверсантов.
В 1937 году широко отмечалось столетие со дня гибели А.С.Пушкина. По этому поводу на обложках тетрадей печатались иллюстрации к его произведениям. Мы пытались разглядеть в этих картинках призывы против советской власти. Моего отца, вчерашнего крестьянина, ударно работавшего на строительстве химкомбината и жилых домов, и моих старших братьев репрессии не коснулись. Наш город был рабочим, а репрессии направлялись в основном на высший и средний эшелоны власти. Поэтому жители нашего города не так болезненно пережили этот период.
18 июня 1941 года в нашей школе был выпускной вечер. Было весело и грустно. У нас, семнадцатилетних, начиналась самостоятельная жизнь. Большинство выпускников готовилось поступать в институты. Я направил письмо в Московский университет, в котором просил сообщить об условиях приема на юридический факультет и факультет журналистики. А 22 июня 1941 года началась война, которая поставила жирный крест на всех наших планах.
В армию меня сразу не взяли - по возрасту и из-за плохого зрения. Что делать? Сидеть дома просто так я не мог.
3 июля1941 г. прозвучала знаменитая речь И. В. Сталина. Она была необычна по форме и содержанию. Я не помню в подробностях эту речь, но запомнил необычное обращение к народу: «В этот тяжелый час я обращаюсь к вам, братья и сестры, друзья мои...» Момент был тревожный, тяжелый. К этому времени немецкие войска захватили половину Украины, почти всю Белоруссию. Народ не ожидал такого начала войны, хотя большинство людей понимало, что война неизбежна, и воевать придется именно с Германией. В короткой речи Сталин указал, что надо делать в данный момент, вселил в нас уверенность в конечной победе. А тут по радио прозвучало обращение: враг приближается к Москве, все, кто может, записывайтесь в отряды по строительству оборонительных сооружений на дальних подступах к Москве. Я, как и многие мои товарищи по классу, записался в один из отрядов.
Через несколько дней мы уже были в Смоленской области, в хорошо известном по военным сводкам городе Ельня. Перед нами была поставлена задача - в кратчайший срок вырыть противотанковый ров. Работали, не жалея сил. Стояла жара, еды было мало, да и есть особо не хотелось. Хорошо, что воды хватало. Работали в основном женщины, мужчины, которые пока не были призваны по разным причинам в армию, и мы, вчерашние школьники. Фронт был близко, и мы очень спешили. Ров уже был почти вырыт, как вдали показались немецкие танки и начали стрелять по безоружным людям. Наших войск прикрытия не было. Десяток военных, руководивших строительством противотанковых рвов, скомандовал: «Уходите!» Побросав лопаты, под обстрелом немецких самолетов мы побежали на восток. Я надеялся, что наши противотанковые рвы пригодились нашим солдатам. Так началась моя война с немецким фашизмом.
Дороги Смоленщины: повозки, коляски с детьми, солдаты из разбитых частей. Сплошной стон. Плакали дети, мычали коровы. Часто раздавалось: «Воздух!» Бесконечная колонна разбегалась по обе стороны дороги. Люди ложились на землю, ища спасения под каждым кустиком или бугорком. Не знавшие жалости немецкие летчики на бреющем полете расстреливали их, беспомощных. Кто-то вставал, а кто-то оставался лежать... Такие страшные отметины были на всем скорбном пути спасающихся людей. Они не хотели оставаться под врагом, шли и шли, рискуя жизнью.
Пишу и плачу. Столько горя и смертей я увидел за неполный месяц!.. Резко переменилось мое представление о войне, о немцах. Стало ясно, что победа будет нескорой и кровавой. Я возненавидел немцев, всех немцев. Ведь они все или почти все хотели уничтожить нас. Их зверства, бесчеловечность никак не укладывались в недавнее представление о гуманности и высокой культуре этой нации. Это были нелюди, которые не имели права жить на земле. Такое чувство владело не только мной, а всем советским народом, и оно помогло ему устоять и победить это чудовище - фашизм.
Мы с другом Женей держались друг друга и уцелели. Прошли Смоленщину, часть Тульской области и голодные, оборванные вернулись домой. Не все из нашего класса вернулись. Понятно, какое настроение было в наших семьях. Женю сразу же призвали в армию (он на год был старше меня), а уже через месяц его родители получили сообщение о гибели его и старшего брата на фронте. Я еще какое-то время помогал убирать урожай в соседнем колхозе.
Война приближалась к нашему городу. Немцы бомбили химкомбинат, электростанцию, жилые кварталы. Остаться на оккупированной территории было исключено. Старший брат до призыва в армию работал секретарем горкома ВКП (б). Старый и больной отец - член ВКП (б). Я по убеждениям тоже был коммунистом. В нашей семье, кроме меня и отца, были еще старая мать и беременная сестра, в самом начале войны потерявшая под Могилевом мужа-офицера. Трудоспособным был один я. Находившийся в то время в Саранске после тяжелой контузии старший брат Афанасий прислал весточку, в которой потребовал немедленно пробиваться к нему. Он был начальником политотдела формирующейся дивизии. С трудом погрузившись в проходивший с запада поезд с оборудованием эвакуируемого завода, забрав с собой жену брата, старую тещу и двоих его маленьких детей, мы на открытой платформе добрались до станции Моршанской. Сколько дней и ночей мы провели на полу небольшого вокзала, я не помню. Продукты, взятые из дома, кончились. На проходящие поезда попасть было очень трудно, а нашей большой семье просто невозможно. Отец пошел собирать милостыню и пропал. Помог нам сесть на поезд старший лейтенант, служивший в Саранске и знавший брата. Век его не забуду. Без него наш немощный колхоз едва ли бы добрался до брата Афанасия.
Без работы долго оставаться я не мог. Уже через несколько дней поступил слесарем-сборщиком на военный завод, выпускавший снаряды. Я был доволен, потому что знал, что каждый снаряд, в который вложен мой труд, полетит на головы фашистам.
В первый, самый тяжелый год войны я вступил в комсомол, понимая, что единственная моя льгота - быть впереди и в тылу, и на фронте. Работали мы по двенадцать часов с редкими выходными днями. Пребывание в течение нескольких месяцев в Саранске оставило самые добрые воспоминания о городе и горожанах, предоставивших не только нам, но и многим другим эвакуированным, кров и нормальные условия для жизни.
Оккупация нашего города продолжалась недолго. Декабрьское наступление Красной Армии под Москвой освободило значительную территорию советской земли. Освобожден был и Сталиногорск. Мы благополучно вернулись домой. Поскольку я некоторое время был внештатным сотрудником городской газеты «Сталиногорская Правда», то меня пригласили в редакцию на работу. Но литературным работником я был недолго. Летом 1943 года меня призвали в Красную Армию. Я с удовлетворением воспринял призыв. Мне, здоровому человеку, хотя и с ограничением по зрению, стыдно было в такое тяжелое время находиться в тылу.
Фронтовая жизнь у меня сложилась благополучно. Я даже не был ранен. Только однажды во время налета вражеских самолетов на нашу зенитную батарею меня контузило. Разорвавшаяся рядом с траншеей бомба завалила меня и еще двоих солдат землей. Если бы вовремя не откопали, быть бы нам погребенными заживо. В медсанбат мы не пошли, обошлись помощью толкового санинструктора батареи. Служил добросовестно, поэтому вскоре получил звание младшего сержанта и был назначен командиром отделения управления батареи. Одновременно являлся начальником радиостанции. В отделении было два телефониста, заместитель начальника радиостанции, санинструктор и инструктор химзащиты. Всех хорошо помню по сей день.
Наш 82 зенитно-артиллерийский полк входил в состав 3 Украинского фронта и состоял в резерве главного командования. Нам приходилось выполнять особо важные военно-государственные задачи. Так, весной 1944 года перед полком была поставлена задача по воздушному обеспечению защиты от налетов немецкой авиации американского аэродрома, находившегося недалеко от городка Пирятин Полтавской области. Тогда по договоренности с американцами их бомбардировщики совершали челночные рейсы из Италии (в то время значительная часть территории Италии была очищена от фашистов войсками союзников) к нам и обратно. По пути в обе стороны они сбрасывали бомбы на военные объекты немцев. При этом противник нес колоссальные потери. Немцы пытались во что бы то ни стало уничтожить аэродром и находившиеся там «летающие крепости». Это им удалось на другом подобном аэродроме вблизи Полтавы, где практически все американские самолеты были уничтожены. Нашему полку удалось отстоять охраняемый аэродром. Командир полка был награжден американским командованием, а нас американцы поблагодарили и угостили сигаретами.
Другая специальная задача нашего полка состояла в оказании помощи югославской народно-освободительной армии. Когда американцы и англичане умышленно затягивали с открытием второго фронта, народно-освободительная армия Югославии была для нас вторым фронтом, отвлекающим значительные силы немцев. Осенью 1944 года, ведя оборонительные бои с превосходящими силами противника, югославская армия оказалась в крайне тяжелом положении. Усугублялось оно еще и тем, что штаб армии во главе с маршалом Тито оказался в окружении. Наше командование решило спасти Тито и его штаб, послав на выручку несколько транспортных самолетов. В невероятно тяжелых условиях, ночью, самолеты совершили посадку в горах и вывезли Тито и штаб на уже освобожденную территорию Югославии. В спешном порядке наш полк был переброшен в городок Вршац, куда высадили Тито и его окружение. Батареи были рассредоточены вокруг резиденции Тито и подготовлены к бою. В этом была необходимость, потому что наши войска уже вели бои за столицу Югославии Белград, а мы оказались вблизи боевых действий. Уже на следующее утро Тито в сопровождении нескольких своих приближенных обошел наши батареи и поблагодарил офицеров и солдат за оказанную помощь.
Наш полк принимал участие в освобождении Белграда, прикрывая советские войска и югославских партизан от немецкой авиации. Мы вошли в сильно пострадавший Белград в конце сентября 1944 года. Встречали нас, русских солдат, как родных братьев, называли нас братушками, выносили на улицы то немногое из продуктов, что еще осталось после оккупации, угощали ракией (сливовой водкой). Сербский язык близок русскому, и мы хорошо понимали друг друга. Я искренне полюбил этот близкий нам по духу и крови народ. И когда в недавнее время в ходе кризиса в Югославии, связанного с действиями албанских сепаратистов, американские самолеты бомбили Белград, мне было больно за братушек и стыдно за Россию, которая не смогла помочь своим братьям.
Ко времени освобождения Белграда я был назначен комсоргом полка. В армии, да еще в военное время, не спрашивают согласия. Я, младший сержант, занял офицерскую должность и оказался в щекотливом положении. Дело было не только в том, что комсомольцы служили в разбросанных чуть ли не по всему Белграду батареях и добираться до них в условиях военного времени было нелегко. Я должен был спрашивать за постановку воспитательной работы с лейтенантов и даже с капитанов. А с дисциплиной в условиях города было непросто. Солдат и офицеров отвлекали от службы много соблазнов. Изголодавшиеся по мирной жизни люди иногда забывали о своих обязанностях. Я, конечно, старался выполнять порученное мне дело, но чувствовал себя не в своей тарелке. Неоднократно просил замполита освободить меня от должности и вернуть, в свою батарею. Наконец, моя просьбы была удовлетворена.
В Белграде наш полк в течение нескольких месяцев обеспечивал в основном безопасность руководства Югославии. Королю Петру III (до войны Югославия была королевством), находившемуся в Англии, маршал Тито не рекомендовал приезжать в Белград, потому что, как он говорил в одно из посещений наших позиций, его виллу занимают русские солдаты. Так и было на самом деле. Королевская вилла, здорово побитая и разграбленная, была нашей казармой.
Вскоре пришлось расстаться с братушками. Мы обучили их артиллерийскому делу, передали им свои орудия, которые хороши были как для стрельбы по самолетам, так и по наземным целям. А сами, вооружившись трофейным оружием, которое в огромном количестве находили на полях сражений, двинулись пешим ходом в Венгрию.
Война подходила к концу, но третьему Украинскому фронту под командованием маршала Толбухина пришлось преодолевать упорное сопротивление немецко-венгерских войск в Будапеште и в районе озера Балатон. Бои были ожесточенными, кровавыми. Наш полк, оснащенный к тому времени более мощными орудиями, использовался для обстрела вражеских позиций. Воздушных целей практически не было. Наша авиация полностью господствовала в воздухе.
Победу мы встретили в венгерском городке Веспрел. Нет слов, чтобы описать радость и ликование, которое переживали мы в те незабываемые дни.
Я всего два года служил в действующих войсках. Это немного относительно всей моей жизни, но очень много по своему значению для меня. Эти годы занимают особое место в моей жизни. Это было время, когда я защищал с оружием в руках мою Родину.
Наш полк был реорганизован в отдельный дивизион, который дислоцировался сначала в Венгрии, затем в Румынии. К тому времени я уже вступил в члены ВКП (б) и был назначен парторгом дивизиона. Старшее поколение демобилизовалось, а нам, молодым, еще больше года надо было служить в Красной Армии. Мне предлагали поступить в военное училище, но я категорически отказался от такой перспективы. Я хорошо знал, что делать мне на гражданке.
Демобилизовавшись в декабре 1946 года, я вернулся домой в Новомосковск. Гулял недолго. Старые родители не могли меня содержать. Я вернулся в свою газету. Писал очерки, обрабатывал для печати письма читателей, писал информации, а в свободное от работы время готовился к поступлению в Московский юридический институт, который находился на улице Герцена. Желающих получить юридическое образование было много, поэтому ректор образовал на первом курсе два потока человек по двести в каждом. Было много фронтовиков, которые при поступлении пользовались льготами. Я сдал экзамен очень хорошо и в августе 1947 года был зачислен на первый курс Московского юридического института. Школьная мечта осуществилась.
Жить на одну стипендию в 200 рублей было трудновато, приходилось подрабатывать на разгрузке вагонов. Место в общежитии обещали только со второго курса. Хорошо, что в то время в Москве учился в аспирантуре одного из институтов старший брат, которому на время учебы предоставили комнату. В ней, кроме брата, жили его жена и теща. В этой комнатушке приютили и меня. Вообще, в Москве в то время был тяжелейший жилищный кризис.
Первый курс мне дался нелегко. Я обнаружил, что учиться не умею или разучился это делать. Уже на первом экзамене после первого семестра по сравнительно простому предмету «Судоустройство» я с трудом получил «тройку». Тогда же я твердо усвоил, что учиться - это не только понимать, что читаешь или слышишь, но и запоминать прочитанное и услышанное, да еще уметь толково передавать свои знания другому, в данном случае - экзаменатору. Казалось бы, это аксиома. Однако ее приходилось открывать вновь и вновь. Видимо, сказывался шестилетний перерыв в учебе.
Институт размещался в аудиториях Московской консерватории. Поэтому лекции профессоров нередко проходили в сопровождении пения или фортепианной музыки. Это не мешало. Мешало другое — шум машин с улицы Герцена, когда лекции и другие занятия проходили в аудиториях, выходящих окнами на улицу. Преподаватели у нас были превосходные, слушать их было одно удовольствие. Записывать было некогда. Слушали, как в театре. Я просто физически ощущал, как с каждым месяцем голова моя обогащалась знаниями.
Со второго курса я уже жил в так называемом общежитии - в большой комнате деревенского дома на станции Тайнинская, в двадцати километрах от Москвы. В этой комнате жили десять студентов. Хозяйка обеспечивала нас кипятком и давала возможность пользоваться керосинкой. Заниматься там было невозможно. Приходилось иногда пользоваться Ленинской библиотекой или читальным залом института, который был всегда переполнен. Я не роптал на условия жизни во время учебы. Я прекрасно понимал, что страна живет трудно после опустошительной войны. Главное - я мог учиться. И когда после госэкзаменов и получения диплома надо было расставаться с институтом и Москвой, мне было грустно. Прошедшие четыре года стали фундаментом всей моей дальнейшей жизни. Государственная комиссия направила мена на работу членом Верховного суда Коми АССР.
Прибыл я в Сыктывкар по Вычегде на пароходе «Бородино». Это двухдневное речное путешествие и беседы с пассажирами дали мне представление о республике, в которой мне предстояло прожить большую часть жизни. Принял меня исполняющий обязанности председателя Верховного суда республики Александр Егорович Шаглеев, опытный судья, во время войны являвшийся председателем военного трибунала. Человеком он был суровым, но принял меня по-отечески тепло. Он предоставил мне прямо в помещении суда отдельную комнату, за что я ему по прошествии многих лет благодарен. Ведь это избавило меня от поисков жилья и дало возможность сосредоточиться на работе в суде. Несколько позже Верховный суд возглавил Николай Яковлевич Нечаев, ранее работавший главным государственным арбитром при Совете Министров Коми АССР. 15 августа 1951 года меня приняли членом Верховного суда и определили в судебную коллегию по уголовным делам. Мне тогда было 27 лет.
Председателем коллегии по уголовным делам был А. Е. Шаглеев, членами коллегии - Александр Дмитриевич Рубцов и Матвей Осипович Галактионов. Они не имели систематического юридического образования, но у них за плечами была большая судебная практика. Это позволяло им всегда находить правильное решение. Они редко рассматривали дела по первой инстанции, а коллегиальное рассмотрение дел в кассационном порядке позволяло избегать грубых ошибок. К тому же председательствовал на заседаниях коллегии мудрый и хорошо знающий дело А. Е. Шаглеев. Я довольно быстро включился в работу коллегии.
Дел по кассационным жалобам поступало много, заседания проходили три раза в неделю. Тогда мы, как и все, работали шесть дней в неделю, время работы не ограничивалось восемью часами. После короткого перерыва на ужин мы снова приходили на работу, писали кассационные определения, готовили к очередному заседанию дела. Бывало, приходилось по десять дел на коллегию. Нас ведь было мало, а дел много. Народные судьи закреплялись за членами Верховного суда. Это давало возможность анализировать работу судей на закрепленном участке и составлять справки о качестве работы судьи.
Кстати сказать, тогда кассационные определения по объему были больше, чем в настоящее время. Это происходило потому, что многие народные судьи того времени имели очень слабую юридическую и общеобразовательную подготовку. Из-за этого в приговорах часто не давалась оценка доказательств в пользу обвинения или наоборот. Вследствие бездоказательности приговоров членам Верховного суда в определениях приходилось давать анализ всех материалов дела и доводов, содержащихся в кассационных жалобах. Таким образом, мы брали на себя функции суда первой инстанции. Конечно, я понимал абсурдность такого положения, но старики говорили, что по-другому нельзя. Ведь правосудие в районах вершили малограмотные люди, которые работали в очень трудных условиях. Собственные помещения имели в начале пятидесятых годов народные судьи Сторожевского, Усть-Куломского и Сысольского районов (это крестьянские избы, приспособленные для работы судов). Десять судов размещались в правлениях колхозов, некоторые - в частных домах. Залов судебных заседаний почти ни в одном суде не было. Свидетели дожидались вызова на судебное заседание в сенях или на улице.
В 1952 году судебная коллегия по уголовным делам пополнилась сразу троими судьями: многоопытными Амосовым, Никоновым и молодым специалистом Леонидом Трофимовичем Россохиным. Россохин закончил, как и я, юридический институт в 1951 году, но по возрасту еще целый год не мог быть избран судьей. Я с облегчением вздохнул, увидев перед собой молодого коллегу. Окружение стариков тяготило. Мы быстро подружились. Он родом из Сыктывкара и вернулся после института домой, где у него были мать, сестра и много друзей и знакомых. Он быстро ввел меня в круг своей семьи, познакомил с друзьями и своим однокашником Федором Коржом, который, как и он, закончил Ленинградский юридический институт. Жизнь моя стала намного богаче и интересней. Ведь я был до этого совсем один. А теперь у меня был друг, с которым можно поговорить по душам, готовый в любое время поддержать и словом, и делом.
Леонид недолго проработал в Верховном суде. Активный, общительный, обладающий организаторскими способностями, он быстро был замечен в партийных и комсомольских кругах. Дальше его путь по восходящей был стремителен, как он сам. Работа в обкоме комсомола, заместителем министра культуры, секретарем горкома КПСС в Воркуте, заведующим отделом обкома партии. Он не был создан для работы судьей. Закончив исторический факультет КГПИ, он защитил диссертацию и стал кандидатом исторических наук. Дружба наша прошла проверку на верность друг другу. И в радости, и в беде мы вместе и по сей день.
Читатель мой, прости меня за то, что я, выходя за рамки делового журнала, пишу о сугубо личном. Я не могу не назвать еще одного человека, к которому испытываю добрые, теплые чувства. Это Тамара Александровна Петрунева. Тамара Александровна тоже в 1951 году прибыла в Сыктывкар после окончания Львовского университета. О своей жизни она рассказала в одном из номеров журнала «Правосудие».
Тамара Александровна много лет проработала членом Верховного суда. Какое-то время возглавляла комсомольскую организацию в Ухте, работала в Президиуме Верховного Совета республики. В начале работы в Сыктывкаре ее жизнь удачно пересеклась с жизнью Ивана Дмитриевича Петрунева и сложилась счастливо.
Не менее важной в деятельности суда была работа судебной коллегии по гражданским делам. Мне редко приходилось участвовать в работе гражданской коллегии, о чем до сих пор сожалею. Хорошо помню членов коллегии - Евдокию Георгиевну Колегову, председателя коллегии Григория Ивановича Зюзева, Оскара Петровича Лихачева, Нину Ивановну Воронову, Капитолину Иосифовну Горбачеву. Споры трудовые, жилищные, имущественные, семейные и многие другие гражданско-правовые отношения были предметом их повседневной работы. Считал и считаю до сих пор, что юристы, прошедшие школу по рассмотрению этих дел, представляют большую ценность для народного хозяйства, чем юристы, работающие в уголовноправовой области.
К началу 1952 года мне уже стали поручать рассмотрение уголовных дел по первой инстанции. Руководство Верховного суда полагало, что дела с большим количеством свидетелей целесообразней рассматривать там, где совершилось преступление и где проживали свидетели. Считалось, что суду легче добраться до колхозов, леспромхозов, чем свидетелям, которые были вынуждены отвлекаться от работы. Да и с оплатой проездных свидетелям, их размещением у нас были проблемы. Но и судьям добраться до места совершения преступления было непросто. Приведу лишь один пример из своей не слишком большой практики выездных судебных заседаний. Иногда их называли показательными судебными процессами.
Однажды жарким летом после безуспешных попыток найти хоть какое-либо транспортное средство мне вместе с двоими народными заседателями, двоими адвокатами и секретарем судебного заседания пришлось пройти около двадцати километров от Визинги до Пыелдина. Таких и более курьезных случаев в работе любого народного судьи было вполне достаточно. Нам тогда руководящие товарищи втолковывали, что, вызывая в Сыктывкар свидетелей, вы срываете производственные планы. Выезжайте на места, к людям. На чем? Общественного транспорта для поездок в районы тогда не было. Только на автобусе в Княжпогост, на грузовике в Визингу по разбитой грунтовой дороге не во всякую погоду можно было добраться. Когда я начал работать в Верховном суде, единственным транспортным средством в Министерстве юстиции была лошадь с санями и телегой. Она обслуживала и Верховный суд, использовалась главным образом для подвозки дров. Тогда в нашем большом деревянном доме, где размещались Министерство юстиции, Верховный суд, республиканская, городская прокуратуры, президиум коллегии адвокатов, центрального отопления не было. Весь двор был завален поленницами дров. Этого дома, в котором пришлось работать девять лет, уже давно нет. Теперь там стоят три девятиэтажных дома.
Первые годы работы в Верховном суде я вспоминаю с чувством глубокой благодарности к председателю суда Николаю Яковлевичу Нечаеву, его заместителям Александру Егоровичу Шаглееву, Евдокии Георгиевне Колеговой, членам Верховного суда, главному бухгалтеру Анне Никандровне Разиной, которые помогли мне, молодому специалисту, стать судьей.
В мае 1954 года я был назначен заместителем министра юстиции Коми АССР. Министром в то время был Константин Иванович Левич, очень порядочный и деликатный человек, умный руководитель. Имея уже некоторый опыт судебной работы и пользуясь поддержкой министра, я довольно быстро и без особых трудностей приступил к выполнению возложенных на меня обязанностей. Тогда Министерство юстиции имело широкие полномочия. Главной его функцией было организованное руководство судами. Это означало подбор кадров судей, судебных исполнителей, повышение их квалификации через направление на курсы, проведение совещаний, семинаров, организация стажировок в Верховном суде, комплексные и целевые проверки. Много сил уходило на организацию совместно с местными Советами выборов народных судей. В министерство поступало большое количество жалоб на неисполнение судебных решений, волокиту с рассмотрением дел. Много жалоб бралось на контроль, но даже после этого вскрытые нарушения не всегда устранялись.
Судьи постоянно нуждались в бланках судебных документов, бумаге. Нужно было обновлять мебель, оборудование, ремонтировать помещения, своевременно выплачивать работникам заработную плату. Все это и многое другое надо было делать маленьким аппаратом при ничтожном финансировании, которого не хватало даже на приобретение канцелярских принадлежностей. Примерно все это в настоящее время делает Управление Судебного департамента в Республике Коми, имеющее гораздо больший аппарат, чем все Министерство юстиции в то время, и денежные средства, которые и не снились министру Левичу и главному бухгалтеру Разиной.
Сердцевиной руководства судами были регулярные комплексные или целевые проверки. А что значит проверить работу суда? Прежде чем ехать в суд, надо было выяснить по определениям судебных коллегий по рассмотренным жалобам, каково качество работы суда. Прибыв на место, проверяли, сколько дел и материалов находится в остатке, и почему они не рассмотрены. Если дела назначены к слушанию, надо посмотреть, направлены ли копии обвинительных заключений обвиняемым, повестки свидетелям, потерпевшим. Есть ли кассационные жалобы, не направленные своевременно в Верховный суд вместе с делами. Не входя в проверку законности и обоснованности вынесенных приговоров и решений (это - в компетенции Верхсуда), необходимо проверить многое другое, связанное непосредственно с делом. Но это еще не все. Надо проверить работу судебного исполнителя. И здесь нужны некоторые финансовые новшества. Как ведется депозитный счет, своевременно ли поступают исполнительные листы судисполнителям, как налажен учет исполнительных документов, направление их на исполнение и так далее. Учет и разрешение жалоб, организация приема посетителей, использование сметы расходов. Это далеко не полный перечень вопросов, на которые надо было ответить во время проверки суда. Конечно, судья независим и подчиняется только закону, но только при осуществлении правосудия, рассмотрении дел и материалов. За все остальное, а остального очень много, несет персональную ответственность председатель суда.
Естественно, нам приходилось прибегать к помощи членов Верховного суда при проверке работы судов, когда надо было проверить законность и обоснованность приговоров и решений по делам, не прошедшим через кассационную инстанцию. Наделение Верховного суда правом проверки дел в надзорном порядке позволяло исправлять ошибки и нарушения в постановлениях, вступивших в законную силу. Верховный суд осуществлял правосудие, судебный надзор, не отвлекаясь на проверки организации работы судов. Таким образом, на практике соблюдался принцип разделения властей - судебной и исполнительной.
В мае 1957 года Министерство юстиции Коми АССР было упразднено. Все его функции перешли к Верховному суду. С 1 июня 1957 года я приступил к работе в Верховном суде, и обязанности члена суда выполнял до апреля 1959-го.
1 апреля 1959 года приказом прокурора РСФСР я был назначен на должность первого заместителя прокурора Коми АССР. Прокурором республики был в то время Петр Георгиевич Лошкарев, человек добрый, прекрасный семьянин, а в работе требовательный, жесткий, иногда и грубый, когда, по его собственному выражению, приходилось «спускать с цепи кобеля». Он много лет проработал на разных должностях в прокуратуре Сталинградской области. Поэтому быстро овладел оперативной обстановкой в республике, установил деловые контакты с МВД, партийными, советскими организациями. Он хорошо знал следственную работу и взял на себя надзор и руководство дознанием и следствием. В «интересах дела» он мог позволить нарушить некоторые нормы уголовного процесса. Моей основной обязанностью был надзор за законностью приговоров, решений и других постановлений судов. Прокурор часто болел, однажды попал в серьезную автомобильную аварию, поэтому мне пришлось довольно долго выполнять его обязанности. За время работы в прокуратуре я неоднократно поощрялся, но 1 июня 1965 года без указания причин приказом прокурора РСФСР В. М. Блинова из органов прокуратуры был уволен.
Умолчать о причине моего увольнения я не могу. В 1959 году, когда я еще был членом Верховного суда, под моим председательством рассматривалось уголовное дело по обвинению в умышленном убийстве летчика Петрова. Обвинялись в убийстве Димогло, Мишарин и Коданев. В то время в Сыктывкаре и республике такие тяжкие преступления совершались не так часто, как теперь. А тут убийство молодого летчика. К летчикам тогда отношение было особенно уважительное. В те годы они были чуть ли не единственными перевозчиками на огромной территории республики. Следствие вел старший следователь прокуратуры республики Фидельман, зарекомендовавший себя грамотным и опытным работником. Помогала ему оперативная группа работников горотдела милиции. Обвинительное заключение утвердил прокурор республики. Учитывая огромное внимание и интерес населения к этому делу, рассматривать его в маленьком зале Верховного суда было невозможно. Судебное заседание проходило в зале клуба поселка Лесозавод. Несмотря на отсутствие очевидцев убийства, косвенных доказательств было достаточно для вынесения обвинительного приговора. Обвинитель просил вынести суровый приговор, адвокаты - снисхождения к подсудимым. Я был убежден в виновности всех троих подсудимых в умышленном убийстве. Организатор преступления Димогло с учетом его прежней судимости был осужден к высшей мере наказания, Мишарин и Коданев - к длительным срокам лишения свободы. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР, рассмотрев кассационные жалобы осужденных, оставила их без удовлетворения, приговор - без изменения. Ходатайство Димогло о помиловании также было оставлено без удовлетворения. Приговор привели в исполнение.
Через шесть лет после вынесения приговора, после неоднократных жалоб осужденного Коданева прокуратура России провела проверку доказательств, положенных в основу приговора, и установила, что они были сфальсифицированы на предварительном следствии. По вновь открывшимся обстоятельствам было возбуждено дело. В конце концов, убийцей признали одного Мишарина. Старший следователь был привлечен к уголовной ответственности и осужден. Прокурор республики, который лично контролировал следствие по делу, был вынужден уволиться из прокуратуры, а бывшего судью, который уже седьмой год работал в прокуратуре, без объяснения причин уволили из органов.
Должен ли нести дисциплинарную ответственность судья, если он не знал и не мог знать о фальсификации на предварительном следствии, если он принял решение, убежденный в его правоте? По сути дела, это был хорошо спланированный заговор против суда. В действующем Законе «О статусе судей в Российской Федерации» по этому поводу написано: «Судья не может быть привлечен к какой- либо ответственности за выраженное им при осуществлении правосудия мнение и принятое решение, если вступившим в законную силу приговором суда не будет установлена его виновность в преступном злоупотреблении» . Такого закона в то время не было, но правило, по которому только виновное лицо должно нести ответственность, хоть и не всегда, но соблюдалось. Со мной поступили не по правилу, но правильно. Моей рукой преступники написали незаконный приговор. Для меня это было катастрофой. Вопрос стоял так: как жить дальше и стоит ли жить вообще. Хорошо, что рядом со мной была моя жена Лидия Александровна, верная подруга, моя берегиня, которая спасла меня от крайнего шага.
Почему я подробно остановился на этом эпизоде своей долгой жизни? Потому, что он заставил меня по-другому, более критично, относиться к жизни. Не перевелись еще люди, которые ради карьерных или корыстных целей готовы пойти на подлость и преступление. Такие есть и в правоохранительных органах. Они ловко маскируются, выглядят добропорядочными людьми и умеют втереться в доверие нужным им должностным лицам. Быть подозрительным плохо, но разглядеть за кажущейся добропорядочностью лжеца и негодяя судье надо уметь.
Большинство моих коллег сочувствовало мне, но были и те, кто злорадствовал. Иван Павлович Морозов, занимавший тогда пост второго секретаря обкома партии, пообещал меня трудоустроить. Через некоторое время мне позвонили и предложили должность начальника статистического управления республики. Должность эта серьезная, ответственная, но , слишком далекая от моей профессии. Преодолевать депрессию было надо, поэтому я согласился на предложенную мне должность начальника отдела комплектации кадров строившегося лесопромышленного комплекса. Там я проработал чуть более года. За это время на ЛПК приняли около пятисот специалистов. Для этого надо было посетить несколько родственных предприятий и договориться с нужными работниками о переезде в Сыктывкар для работы на ЛПК. В Ленинграде, в лесотехнической академии, я договорился об открытии на базе ЛПК целлюлозно-бумажного техникума. В приспособленном помещении был проведен первый набор учащихся на первый курс. Подобрали преподавателей из числа работавших на строительстве ЛПК специалистов. Я с благодарностью вспоминаю первого директора ЛПК Сазонова, который, зная о моем увольнении из прокуратуры, помог мне быстро войти в непривычный для меня коллектив. Долго оставаться на ЛПК я не мог. Понимал это и мой бывший партийный шеф, бывший заведующий отделом административных органов обкома партии Василий Архипович Витязев, который мне при случайных встречах не раз говорил о том, что если бы он был на прежней должности на момент моего увольнения, то не допустил бы этого. Возможно, чувствуя свою вину в произошедшей со мной катастрофе, он приехал к директору ЛПК и попросил его отпустить меня в Министерство социального обеспечения, которым он руководил уже несколько лет.
С августа 1966 года я стал заведующим отделом социального обеспечения исполкома Сыктывкарского горсовета. В отделе работали женщины, хорошо знающие свое дело. Мне удалось установить доброжелательные, деловые отношения с ними. Это помогло мне довольно быстро приступить к выполнению своих обязанностей. Отдел работал хорошо. Жалоб на неправильную или несвоевременную выплату пенсий не было. Меня вскоре ввели в состав коллегии Министерства социального обеспечения. Я сознавал всю важность и полезность работы, но она меня не удовлетворяла. И дело было не в материальном положении или в не сложившихся отношениях с руководством исполкома горсовета. Напротив, Виталий Васильевич Путинцев, председатель исполкома, несмотря на очень большую занятость хозяйственными делами города, интересовался делами горсобеса и частенько оказывал материальную помощь работникам отдела. Я чувствовал, что мои организаторские возможности не используются в полной мере. Но я никуда не просился, не жаловался на свое положение, честно выполнял возложенные на меня обязанности.
В Москве, наконец, поняли, что Верховным, областным и краевым судам не следует заниматься не своим делом - руководить работой судов и других юридических органов. Плохо это у них получалось, да и правосудие страдало. Вспомнили и обо мне, когда в конце 1970 года упраздненные в 1957 году республиканские министерства, областные и краевые отделы юстиции были восстановлены. Министром юстиции республики был назначен Николай Ильич Томов, работавший до этого прокурором Ухты и показавший себя на этой должности с наилучшей стороны. Он горячо взялся за порученное ему новое дело. Зная работу судов в тех пределах, в которых должен знать прокурор, он прекрасно понимал, что руководить судами, а это была основная функция Минюста, должен человек, досконально знающий работу суда. Таким был Павел Егорович Першин, работавший членом Верховного суда и имевший стаж работы в судах более двадцати лет. Павел Егорович принял предложение стать заместителем министра. Меня Томов, конечно, по согласованию с обкомом КПСС, также пригласил на должность заместителя министра, потому что я работал в упраздненном в 1957 году Министерстве юстиции. С точки зрения преемственности это было правильно. Я имел некоторый опыт, который мог пригодиться в организации работы воссоздаваемого министерства.
А трудностей было немало. Главная из них - подбор кадров в аппарат министерства. Чтобы руководить кем-то, надо, как минимум, знать дело не хуже, чем человек, которым ты руководишь. Наиболее подходящими для нас кадрами мы считали членов Верховного суда, народных судей, работников прокуратуры. Но их зарплата была больше, чем полагалось у нас по штатному расписанию. Министр был вынужден идти на всякие ухищрения, чтобы заполучить нужного работника. К весне 1971 года штат министерства был укомплектован.
Не имея возможности из-за краткости очерка рассказать о работе Министерства юстиции в целом (об этом можно прочитать в сборнике «200 лет на страже законности»), остановлюсь на той работе, которую выполнял я, тем более, что вначале я вкратце описал, что работа суда - это не только рассмотрение уголовных, гражданских и других дел. Она состоит из множества других задач, без которых осуществлять правосудие было бы невозможно. Председатели судов, где численность судей более пяти, не имеют возможности рассматривать дела. Все их рабочее время уходит на организацию работы суда. Вот эта часть работы судов более всего требовала особого внимания министерства.
На меня было возложено методическое руководство правовой работой и правовой пропагандой, руководство нотариатом и адвокатурой. Конечно, приходилось заниматься и судами, и другими вопросами. Во время отсутствия министра я исполнял его обязанности. Методическим руководством правовой работой и правовой пропагандой до этого никто не занимался. Приходилось начинать с нуля. Своеобразие и сложность этой работы состояли в том, что мы не могли выполнять свою задачу привычными способами: проверками,
приказами, распоряжениями, привлечением к ответственности должностных лиц. Да и сил у нас не было для таких действий. У нас было только два консультанта по правовой работе и правовой пропаганде. Надо было найти такие способы организации этого дела, которые исключали бы всякое администрирование. Мы могли знакомиться с положением дел на местах, советовать, убеждать, рекомендовать. Наша задача облегчалась тем, что мало кого надо было убеждать в необходимости знать законы и выполнять их предписания. На самом высоком уровне было провозглашено, что уважение к праву, закону должно стать внутренним убеждением каждого советского человека. Правовым воспитанием населения с разной степенью активности занимались многие органы и организации. Чтобы облегчить усилия всех этих организаций и проводить работу на более высоком профессиональном уровне, по нашему предложению Советом Министров Коми АССР был создан координационно-методический совет по правовой пропаганде (КМС). В него вошли представители наиболее заинтересованных в этом деле организаций.
Члены совета, консультант знакомились с состоянием правовой пропаганды в городах, районах, на предприятиях, в учебных заведениях. По результатам ознакомления проводились совещания, готовились рекомендации. По предложению министерства во всех городах и районах были созданы координационно-методические советы, которые отчитывались о своей работе. Каждый год председатели советов приглашались на совещания по обмену опытом работы. Многие еще помнят народные университеты правовых знаний, в которых ежегодно обучалось до трех тысяч человек. По договоренности с Гостелерадио по радио и телевидению регулярно шли передачи «Время, люди, закон», «Человек и закон». В республиканских и районных газетах публиковались разъяснения по принимаемым законам. В то, еще не далекое, время каждый юрист, где бы он ни работал, выступления перед трудящимися считал профессиональным долгом. Таких выступлений только в 1975 году в республике было 13 тысяч. Каждый год совместно с обществом «Знание» проводились семинары лекторов-юристов. Добившиеся хороших результатов лекторы поощрялись. Секретариат Коми обкома КПСС, рассмотрев 2 февраля 1982 года вопрос «О мерах по дальнейшему совершенствованию правовой пропаганды в республике», отметил, что «в республике созданы основы правового воспитания, учитывающие возрастные, образовательные и другие особенности различных категорий населения». Большая заслуга в этом принадлежит работавшей со мной Людмиле Васильевне Дерябиной. Многие мероприятия удалось успешно провести благодаря ее энтузиазму, неиссякаемой энергии и оптимизму.
К сожалению, многое из того, что делалось в доперестроечное время, в настоящее время предано забвению. Да, мы теперь живем в другой стране, в других социальных, экономических условиях, но это не значит, что надо отбросить все, что наработано старшим поколением.
Конституция России, закрепляя права, свободы и обязанности личности, создает необходимые условия для формирования общества, основанного на законности во всех сферах жизни, то есть правового государства. Я не могу с достаточной достоверностью говорить об этом, но, судя по довольно открытым данным в средствах массовой информации, можно заявить, что состояние законности в стране находится в неудовлетворительном состоянии.
Об этом свидетельствует рост преступности, особо опасных преступлений. Коррупция, взяточничество стали повседневностью в государственном аппарате. Государственная Дума каждый день принимает новые законы. А кто о них знает? «Российская газета» - единственная, в которой публикуются законы, - непопулярна, трудна для восприятия массовым читателем. А журнал «Человек и закон», популярно разъяснявший законы, больше не выходит. Видимо, кому-то выгодно, чтобы народ не знал законов. Так легче заниматься темными делами. Работники правоохранительных органов, в том числе их руководители, которые в советское время считали своим профессиональным долгом встречаться с трудовыми коллективами, разъяснять законы, теперь отмалчиваются. В газетах печатаются по преимуществу сенсационные материалы о жутких преступлениях. Судьи бездоказательно, с большим шумом обвиняются во взяточничестве. Подозреваемых, которым еще даже не предъявлено обвинение, называют преступниками. Образованные дяди и тети с серьезным видом говорят, что трудовое законодательство должно применяться только на государственных предприятиях и в организациях. На частных предприятиях творится беспредел при приеме, увольнении и выплате зарплаты. Люди стали забывать, что такое трудовая книжка. Правовая безграмотность, правовой нигилизм расцвели махровым цветом. Под их покровом хорошо живется жуликам и проходимцам.
Сравнительно недавно, в восьмидесятые годы прошлого века, в меру своих сил организацией и координацией правовоспитательной работы занимались Министерство юстиции России и его органы на местах. Теперь Минюст, когда у него отобрали (видимо, из-за бездеятельности) изначальную, главную, функцию - организационное обеспечение деятельности судов, перестал заниматься правовым воспитанием населения. Сейчас этот орган, который еще почему-то называют министерством, стал придатком аппарата президента страны по подготовке законопроектов.
Новой для нас была еще одна функция — методическое руководство правовой работой в народном хозяйстве. Эта работа - то есть использование законов, правовых норм в решении хозяйственных, экономических задач - находилась в неудовлетворительном состоянии. Об этом говорит тот факт, что к началу 1971 года правовая служба действовала только в комбинатах «Воркутауголь», «Интауголь» и в Управлении материально-технического снабжения Коми АССР. Правовые средства в решении хозяйственных задач использовались редко и неумело. Между тем хозяйствующие субъекты несли огромные убытки, которые не возмещались, договорная дисциплина не соблюдалась, да и договоры не всегда заключались. Жесткое планирование во всем сковывало инициативу на местах, мешало использованию правового механизма. Толчком в становлении и развитии правовой работы в народном хозяйстве стало постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 22 декабря 1970 года «Об улучшении правовой работы в народном хозяйстве». Встал вопрос: с чего начинать создание правовой службы в республике? Силами одного консультанта эту задачу выполнить было невозможно. Было решено создать при Министерстве юстиции общественный орган, с помощью которого можно было бы начать знакомиться с положением дел на местах, оказывать помощь в создании юридической службы, помогать вновь принятым на работу юрконсультантам. Надо было учить руководителей, как пользоваться юридическими средствами.
В начале 1972 года приказом по Министерству юстиции был создан общественный методический совет по правовой работе в народном хозяйстве из 15 человек, в который вошли наиболее опытные юр- консультанты.
Председателем совета был назначен я, секретарем-консультантом - А. Шпилева.
В соответствии с планами работы методического совета министерство своими силами и с помощью членов совета знакомилось в течение года с состоянием правовой работы в 10-15 министерствах и ведомствах республики. Результаты обследований обсуждались либо на заседаниях координационного совета, либо на заседании коллегии министерства, иногда на совещаниях у руководителя ведомства. По результатам ознакомления разрабатывались рекомендации.
Очевидно, что правовая служба создается и успешно работает там, где руководители хорошо понимают ее значение и умело используют службу в отстаивании интересов предприятия. Таких руководителей к тому времени было немного. В связи с этим мы возбудили перед Советом Министров вопрос о необходимости проведения конференции, на которую следовало пригласить министров, руководителей комбинатов, объединений, предприятий, председателей рай(гор)исполкомов и юрконсультантов. 22 мая 1974 года такая конференция состоялась. На ней был показан многолетний положительный опыт правовой работы комбинатов «Воркутауголь», «Интауголь», некоторых других организаций, на конкретных примерах раскрыты преимущества и выгоды использования юридических средств в решении хозяйственных задач.
Нам было известно, что в аппаратах местных органов власти не имелось юристов, а в принимаемых ими решениях нередко допускались серьезные нарушения законов. Наши предложения о необходимости в каждом городском или районном Совете иметь юрконсультанта оставались без удовлетворения. Ответ был один — отсутствует необходимая штатная численность. По согласованию с орготделом Совета Министров было решено создать в исполкомах общественные юридические консультации из числа наиболее квалифицированных юристов. Было подготовлено и утверждено министром юстиции положение об общественной юридической консультации. Основной ее задачей была предварительная проверка соответствия закону проектов и постановлений Советов. Почти во всех исполкомах общественные консультации были созданы и приступили к работе.
В республике был установлен твердый порядок, по которому каждый год в Сыктывкаре, Воркуте и Ухте проходили кустовые совещания юрконсультантов. В Сыктывкаре, кроме того, ежемесячно проводились семинары юрконсультантов столицы республики и близлежащих районов. Вся наша работа проходила в тесном контакте с государственным арбитражем при Совете Министров. Авторитет и обширные знания хозяйственного права главного арбитра Израиля Ильича Гуревича обогащали многие наши мероприятия. Активное участие в них принимал его заместитель Лев Петрович Афанасьев. Большой вклад в создание и совершенствование правовой службы внесли консультанты Алексей Ефимович Карпов, Антонина Геннадьевна Шпилева, Людмила Константиновна Красильникова. Они работали в разное время на протяжении шестнадцати лет. К ноябрю 1986 года, когда я уходил из министерства на пенсию, в картотеке Карпова уже числились 450 юрконсультантов. По существу, в республике был создана солидная правовая служба. Это был хороший итог нашей дружной работы.
В моих отношениях с этими глубоко порядочными людьми царил дух взаимного уважения и товарищества. Министр юстиции полностью доверил мне две совершенно новые функции - правовую пропаганду и правовую работу. Это не значит, что он отстранился от этого дела. Когда было надо, мы работали вместе. Не особо он вмешивался и в дела нотариата и адвокатуры, что также входило в мои обязанности.
Я ему благодарен за доверие. Авторитарные методы руководства едва ли были уместны там, где надо было не командовать, а убеждать.
Последние девять лет, после выхода на пенсию в 1986 году, я работал в Коми государственном педагогическом институте. Обучал юридической грамоте студентов. По сути, продолжал то же дело, которым занимался, работая в Министерстве юстиции. Работа эта доставляла удовлетворение, потому что я обучал будущих учителей основам права: трудового, жилищного, семейного, уголовного, а также законодательству по охране прав детей и несовершеннолетних.
Мне очень повезло: я работал вместе и под руководством замечательного человека, великолепного педагога Василия Николаевича Ахмеева. Слушать его всегда было большим удовольствием. Упругая речь без лишних, ненужных слов, мысль, рождавшаяся прямо в аудитории, держали слушателя в орбите его обаяния. В декабре 2005 года Василия Николаевича не стало. Это большая, невосполнимая потеря для педагогического института, ректором которого он был двадцать лет, для тысяч специалистов, которые вышли из стен института и работают теперь во всех отраслях народного хозяйства.
Вот и подошло время подвести итоги жизни и этого рассказа о себе, о людях, с которыми жил и работал, о взлетах и падениях, которые пришлось пережить. Одним словом, что было, то было. Я понимаю, что вышел за рамки сугубо делового, профессионального журнала, не все мои мысли будут одобрены. Мне будет приятно, если вокруг этого очерка завяжется дискуссия.
Статья ранее была напечатана в журнале «Правосудие» – Вестник Верховного Суда Республики Коми, Арбитражного суда Республики Коми, Судебного Департамента в Республике Коми (выпуски 2, 3 (10, 11) май, август 2006).
Послесловие
Николай Александрович Князев ушел из жизни 10 октября 2016 года.
Поиск
Войти
Совет судей